Каждый год 8 апреля я, естественно, сильно напиваюсь.
Здесь мне, в общем-то, нечем особенно гордиться. Но и замалчивать этот факт, стыдиться его, пытаться как-то скрыть его от излишне любопытных посторонних глаз, свести разговор о нем к шутке - было бы, уверен, поступком не столько глупым, сколько нечестным по отношению как к людям, так и к себе.
Я, конечно же, пробовал в этот день и не напиваться. Ничего хорошего из этого обычно не выходило. И если первые двенадцать встреч восьмого апреля в трезвом виде хоть как-то можно списать на бессознательное детство, родительский гнет и прочее, то все остальные попытки встретить этот день трезвым были, конечно же, ошибкой.
Каждый год восьмого апреля весь наш большой мир, все наши страны и континенты шумно отмечают Международный день цыган. Впрочем, наш мир, в котором свобода воли помножена на распиздяйство, отличается понятной неоднородностью, и поэтому в некоторых уголках планеты, где на цыган всем насрать, в этот день отмечают День рождения Будды.
За треть века я перепробовал многое.
Как уже упоминалось выше, были времена, когда 8 апреля я не отмечал ничего. Лучше бы этих времен не было.
Иногда я отмечал Международный день цыган, но забывал отметить День рождения Будды: было, признаюсь, херово, и не советую никому повторять мои ошибки.
Как бы то ни было, но восьмого апреля я стараюсь не множить страдания молодости и сразу надираться в полное говно. Из которого я сейчас вам и пишу (некоторые в комментах наверняка отметят некоторое несоответствие времен и начал, но я так им скажу: идите-ка вы в жопу!).
Не то чтобы я любил цыган. Не то чтобы я любил Будду.
Но всякий раз, когда я пересматриваю тот эпизод "Жестокого романса" (фильм Эльдара Рязанова, который ни хуя не похож на фильм Эльдара Рязанова, а похож на фильм Никиты Михалкова, который Никита Михалков снял для своего западного брата и его западных друзей), в котором бряхимовские цыгане в кабаке на берегу Волги исполняют Сергею Сергеичу Паратову исконно цыганскую песню на слова баллады Редьярда Киплинга - я в этом месте обычно рыдаю.
Россия. Волга. Несчастный Бряхимов, следы которого не дано разыскать даже болгарам. Бледная Лариса. И - Сергей Сергеич Паратов. И - цыгане. Исполняющие в кабаке исконно русско-цыганское:
The white moth to the closing bine,
The bee to the opened clover,
And the gipsy blood to the gipsy blood
Ever the wide world over.
Я, правда, всегда рыдаю в этом месте.
Я много раз спрашивал окружающих меня людей, кто автор этих стихов про мохнатого шмеля - обычно мы спорили на двойной макаллан, и за всю мою долгую никчемную жизнь не было еще случая, когда бы я проигрывал двойной макаллан. В горах мое сердце.
А потом уже собеседники стихали, подбирали яички и начинали слушать.
И я говорил.
И вокруг звенела тишина.
И я рассказывал, что песня, которой цыгане в кабаке на берегу Волги радуют Сергея Сергеича Паратова - она, в общем-то, не про цыганскую дочь.
Там цыганская дочь вообще в эпизодической роли.
Песня-то - про цыгана.
Который, конечно же, может сорваться за цыганской дочерью, но к рассвету должен вернуться назад.
Люди обычно мне не верят.
Какой, - говорят, Киплинг, когда тут у нас - цыгане и Волга.
Такой, - покорно отвечаю я:
Rudyard Kipling, The Gipsy Trail
The white moth to the closing bine,
The bee to the opened clover,
And the gipsy blood to the gipsy blood
Ever the wide world over.
Ever the wide world over, lass,
Ever the trail held true,
Over the world and under the world,
And back at the last to you.
Out of the dark of the gorgio camp,
Out of the grime and the gray
(Morning waits at the end of the world),
Gipsy, come away!
The wild boar to the sun-dried swamp
The red crane to her reed,
And the Romany lass to the Romany lad,
By the tie of a roving breed.
The pied snake to the rifted rock,
The buck to the stony plain,
And the Romany lass to the Romany lad,
And both to the road again.
Both to the road again, again!
Out on a clean sea-track --
Follow the cross of the gipsy trail
Over the world and back!
Follow the Romany patteran
North where the blue bergs sail,
And the bows are grey with the frozen spray,
And the masts are shod with mail.
Follow the Romany patteran
Sheer to the Austral Light,
Where the besom of God is the wild South wind,
Sweeping the sea-floors white.
Follow the Romany patteran
West to the sinking sun,
Till the junk-sails lift through the houseless drift.
And the east and west are one.
Follow the Romany patteran
East where the silence broods
By a purple wave on an opal beach
In the hush of the Mahim woods.
"The wild hawk to the wind-swept sky,
The deer to the wholesome wold,
And the heart of a man to the heart of a maid,
As it was in the days of old."
The heart of a man to the heart of a maid --
Light of my tents, be fleet.
Morning waits at the end of the world,
And the world is all at our feet!
Тут люди обычно плачут и перестают верить Эльдару Рязанову, и начинают ненавидеть Михалкова с новой силой.
А я, напротив, опрокинув свой честно выигранный двойной макаллан, - бодрюсь.
"By a purple wave on an opal beach In the hush of the Mahim woods" - это же, в общем-то, про родную Индию, про ее махимовские леса. Про архипелаг Мумбай, если уж окружающие неожиданно начнут доебываться.
И вот я всякий раз смотрю это экранизированное место "Бесприданницы" и рыдаю, когда умные цыгане на берегу Волги исполняют туповатому Сергею Сергеичу песню про свою бесконечную, неизбывную мумбайскую цыганскую киплинговскую тоску.
По-моему, тут просто нельзя не нажраться.
Вот я и нажираюсь.
